За ширмой спектакля: взгляд изнутри на труд актёров Белгородского кукольного театра

— Уйди! Маша, уйди!

Пятилетний мальчик плакал навзрыд, топал ножками и не хотел аплодировать артистам после окончания спектакля «Машенька и медведь». Те вышли из‑за ширмы с персонажами в руках, чтобы поблагодарить юных зрителей и поклониться им, но мальчишка со слезами на глазах рвался к медведю, вернее к артисту, исполнявшему роль косолапого, – обнять, пожалеть, успокоить, позвать в гости, подарить все свои игрушки… Машенька — она же актриса Ирина Веретнова, работающая в Белгородском государственном театре кукол 43 года, всё поняла без слов: в финале спектакля хитрая девочка обманула хозяина леса, убежав домой, и Мишка, оставшись в одиночестве, расстроился. Именно ему, а не Машеньке маленькие зрители несли в тот день цветы, желая поддержать огорчённого медведя. Если дети поверили сказке, вызвавшей такие искренние эмоции, значит, актёры сыграли роли по‑настоящему, считает Ирина Владимировна.

— Мы не имеем право рисоваться или фальшивить на сцене, делать скидку на боли в спине, плохое настроение и прочие обстоятельства, потому что ребёнка не обманешь, — утверждает Ирина Веретнова. — Актёру-кукольнику важно обладать огромным терпением, любить куклу и отдаваться работе сполна, чтобы не упустить зрителя во время спектакля. Если зал зашумел, значит, ты что‑то делаешь не так.

Спектакль с изнанки

Зацепить внимание зрителей Белгородского государственного театра кукол, в том числе взрослых, приводящих на представления своих детей, — задача сложная не только в плане актёрского мастерства. Работа за ширмой, сидя или стоя, требует ещё и физической выносливости, потому что держать в руке куклу в течение часа, особенно тростевую, и управлять ею действительно непросто. Я побывал на репетиции «Машеньки и медведя», чтобы увидеть спектакль с изнанки, и узнал, почему у кукольников затекают руки, как они передвигаются на крохотном пятачке и чем занимается помощник актёров, тоже находящийся с ними за ширмой.

Впрочем, ширма в «Машеньке и медведе» — понятие условное: это закрытый с трёх сторон квадратный короб в виде домика примерно два на два метра, внутри которого три стульчика на колёсах. Пробираюсь вглубь, согнувшись пополам, усаживаюсь на ближайший стульчик и оказываюсь в замкнутом тесном пространстве, где и одному толком не развернуться. Молодой актёр Богдан Кляпко, исполняющий роль медведя, и опытная Ирина Веретнова составляют мне компанию вместе со своими персонажами, а вот ассистенту Дарье Иванцовой места в домике уже не хватает. Попробуй тут проложить тропинку к сердцу зрителей и заставить их испытать культурный шок! Ну, хоть не стоя придётся работать 45 минут, и то хорошо.

— Стоя как раз намного удобнее, потому что есть возможность свободно перемещаться за ширмой, здесь же мы ограничены пространством, — возражает Богдан. — Я начинаю спектакль в левом углу, а по ходу действия неоднократно должен переходить в правый и наоборот, Ирина Владимировна тоже. Катаемся, одним словом, причём так, чтобы не мешать друг другу. Плюс Даша помогает…

— У Даши в спектакле, считаю, главная роль, — вступает в разговор Ирина Веретнова. — Без неё сказка провалится. Даша подаёт нам предметы, открывает и закрывает ставни, участвует иногда в управлении куклами — например, в сцене, где медведь играет на балалайке. Именно помощник передаёт инструмент в лапы, а затем с помощью трости двигает второй лапой, изображая игру на балалайке. Сейчас вы сами всё увидите.

Актёрское трио приступает к репетиции, в работу также включается звукорежиссёр, и передо мной открывается воображаемая лесная полянка, куда забредает Машенька в поисках ягод. И через мгновенье оказывается в жилище косолапого, которого дома пока нет. Я стою прямо над головами актёров и наблюдаю за каждым действием. Ирина Владимировна водит куклу правой рукой, левой дёргает за тонкие трости, поднимая и опуская руки Машеньки, Богдан внимательно следит за ней и ждёт своего выхода. Дарья тоже сосредоточена на сюжете и готова быстро что‑то подать, убрать, надеть, снять… Неожиданно в окошко влетает невидимая птичка, точнее это Богдан резко тянет вниз-вверх кусок ткани, лежащей на подставке, и раздаётся звук, похожий на взмах крыльев. Машенька громко прогоняет непрошенную гостью и без умолку болтает тоненьким голоском Ирины Веретновой, размышляя, кто же здесь живёт…

Походка, характер и «стальная» рука

Артисты-кукловоды сотни раз представляли юным зрителям сказку про Машеньку и медведя, знают её наизусть, все действия отрепетированы и доведены до автоматизма, и, тем не менее каждый раз, забираясь в тесный домик перед очередным спектаклем, обязаны заново его прожить. Малыши ведь должны в сотый раз поверить, что Мишка добрый и вовсе не хотел съесть девочку, и злым он был из‑за занозы в лапе, которую Машенька вытащила, поэтому ругаются они и плачут, смеются и танцуют, играют и спорят так, словно на сцене не очередной показ заезженного спектакля, а премьера. Яркая, эмоциональная и динамичная. Но и куклы в руках актёров должны быть настоящими, убеждена Ирина Веретнова, иначе зал опять начнёт «шуметь».

— Когда я делюсь опытом с молодыми артистами, обязательно показываю, как кукла ходит, садится, встаёт, меняет позы, — рассказывает Ирина Владимировна. — Можно просто бездарно потрясти куклой за ширмой, а можно придать ей живую походку, черты характера, настроение. У нас в репертуаре есть моноспектакль, где я играю 13 ролей — царя, принцесс, мать, деда, заморских принцев, и каждую куклу важно озвучить по‑своему, каждую нужно наделить особенным характером, манерами. Это сложно. Роль надо сыграть так, чтобы на сцене она стала главной, даже если речь идёт об эпизоде.

Богдан признаётся: рабочая рука порой затекает во время длительных сцен, и тогда актёры незаметно для зрителей меняют её на другую или ненадолго приставляют к стене, если сцена статичная. Партнёры, бывает, помогают в подобных случаях, придерживая уставшую руку, прислоненную к вертикальной поверхности. За ширмой кипит целая жизнь и разыгрывается отдельная драма, пока гости наслаждаются представлением.

— Подержите медведя, — предлагает мне артист. — Он только на первый взгляд кажется лёгким. В первые пять минут рука у вас, конечно, не отсохнет, но на финише спектакля почувствуете разницу, особенно если нагрузить куклу корзиной или другим предметом. Но я всё равно получаю удовольствие от профессии, потому что становлюсь лучше. Благодарен Ирине Владимировне за наставничество: всё‑таки у неё огромный опыт, а я лишь третий год работаю в театре.

Мачеха из «Золушки» появляется в зале неожиданно: пока мы разговариваем с Богданом, Ирина Веретнова приносит одну из любимых кукол — тростевую, высокую и действительно тяжёлую. После длительных попыток подчинить себе своенравную мадам и попробовать хотя бы умело взмахнуть руками делаю вывод, что на роль Мачехи я совершенно не гожусь: без опыта Ирины Владимировны никак не обойтись.

— «Золушка, золушка, нехорошая ты девочка! Я забочусь о тебе гораздо больше, чем о своих родных дочерях!» — произносит актриса металлическим голосом, вживаясь в роль героини. — Тут я Раневскую подсмотрела, признаюсь. Иногда подсматриваю и молодым коллегам советую.

Живой план и мультимедиа

Впрочем, границы современного театра кукол давно расширились, и теперь в постановках режиссёры часто используют не только кукол. Днём позже я побывал на репетиции гоголевской «Шинели», где главными действующими лицами помимо кукол были и актёры, выступавшие живым планом, и танцовщицы. Причём сопровождалось действие эффектными мультимедийными инструментами, визуально погружающими зрителя в дореволюционный Петербург. И никакой ширмы. А как же старые добрые куклы?

— Они, безусловно, остались, но в последние годы театр кукол постепенно отходит от классики, — объясняет актёр белгородского театра Максим Гольянов, играющий в «Шинели» Акакия Акакиевича. — И такая тенденция наблюдается повсеместно — не только в нашем театре. Жизнь меняется, и в большинстве случаев детям становится тяжело смотреть исключительно на куклы, появляющиеся из‑за ширмы, потому что они видят в основном статичные мизансцены. Нравится ли мне подобный подход? Я всё‑таки за классику. Кукла мне больше по душе, чем игра живым планом. Да и зритель, приходя к нам, наверное, хочет посмотреть на куклы, а не на людей. Хотя наша «Шинель» — неплохой пример в этом отношении.

Акакий Акакиевич — лёгкая планшетная кукла, которую Максим берёт в руку. Они фактически выступают в тандеме, не прячась от зрителей, и я невольно наблюдаю за обоими, переводя взгляд то на человека, то на куклу. Она исчезает из спектакля после смерти Башмачкина, и его роль, вернее уже роль его души, Максим исполняет живым планом. Так задумал режиссёр. А ведущему артисту театра Павлу Роднину, играющему в «Шинели» роль портного Петровича (позже – разбойника), досталась одна голова — летающая, как выясняется по ходу спектакля.

— Человек или кукла, кукла или человек? — смеясь, рассуждает Павел. — Конечно, мне ближе куклы: я и поступал в театральное училище на кукольное отделение. Почему режиссёры игнорируют классику? Может быть, хотят самовыразиться, выходя из‑за ширмы, и иногда результат действительно удивляет. Хотя человек не способен сделать то, что может кукла. Вот вы сегодня видели, как летает голова Петровича над Акакием Акакиевичем: в живом плане подобное повторить невозможно, а кукла в моей руке — пожалуйста.

За ширмой или в контакте?

Павел работает в Белгородском театре кукол 22 года. Признаётся, что не устал от профессии и, наоборот, благодаря ей, творит на сцене то, что в повседневной жизни позволить себе не может — чувствует себя ребёнком, злорадно размахивающим, например, головой Петровича над бедным титулярным советником. Или примеряет женский образ, который Роднин раскрывает на сцене правдиво и смешно — не хуже Милляра в роли Бабы Яги. А в последнее время режиссёры часто предлагают ему перевоплотиться в злодеев — свирепых волков, беспощадных разбойников: они, считает артист, словно льются из него, хотя он производит впечатление весёлого добряка.

— Любимая кукла? Однозначно ведьма Чуфчуфкула из сказки «Терёшечка», — говорит Павел Роднин. — В Кирове на фестивале театров кукол мне за неё вручили приз за лучшую актёрскую работу. Ведьмочка моя уникальная и очень красивая — наши художники постарались, ещё и мимирующая.

— Что для вас сложнее — работать за ширмой или в контакте со зрителем? — спрашиваю у собеседника.

— За ширмой легче. Дети не видят, как ты кривляешься, изгибаешься, чтобы создать образ героя. Сейчас много живого плана, ничего не поделаешь: выходим и играем, стараемся конкурировать с драматическим театром. И если надо заплакать во время спектакля, мы заплачем.

Павел вспоминает о невероятном напряжении, которое чувствовали артисты и зрители, когда Белгородский театр кукол в прошлом году приехал на фестиваль в Липецк с постановкой «Говорит Ленинград». В тот день от атаки украинской армии в Белгороде рухнул подъезд на улице Щорса, погибли люди. Актёры посвятили историю о блокадном Ленинграде белгородцам, о чём объявили зрителям перед началом спектакля. Тяжело было и играть на сцене, и смотреть представление из зала. Спектакль закончился, и актёры вышли на поклон, а зрители едва не рыдали и не отпускали белгородских кукольников в течение 15 минут.

…Когда в театре вечером запираются двери и гаснет свет, куклы безмолвно вглядываются в темноту, пока за ними опять не придут люди. Здесь всё, как в реальной жизни. Мы ошибочно думаем, что купив новую «шинель» (дорогой айфон, престижный автомобиль, модную вещь), человек становится человеком. Куклы уже тысячи раз прожили на сцене свои маленькие трагедии и большие радости и точно знают, в чём истинный смысл бытия. Они ведь, как живые.

Владимир ПИСАХОВ

Фото: автора